А.А. Романов
ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ В СУГГЕСТИВНОЙ ПАРАДИГМЕ
По всей вероятности, любая говорящая личность, независимо от того, в какой из коммуникативных ролей – адресанта или адресата – она выступает, должна обладать определенной системой «реперных точек» или «точек отсчета», чтобы окружающие (да и сама говорящая личность) могли понять степени их реагирования на различные стимулы. Другими словами, любая говорящая личность может обладать определенным набором «сигналов личности», оперирующим внутри себя, а также может или способна владеть «языком» кодировки и дешифровки таких сигналов. Это не язык в привычном понимании лингвиста и не метаязык типа формул внушения, аутотренинга, мантр или ритуальных форм молитвы и заговора, а язык личности, свойственный только ей одной в виде комплекса или системы определенных сигналов, символов, знаков.
С одной стороны, этот «язык» присущ только отдельной (конкретной) личности, не предназначен для всеобщего эксплицирования и не должен быть известен никому другому, кроме самой личности. А с другой стороны, данный «язык» воспринимается окружающими – может быть даже и на метакоммуникативном уровне – подсознательно в процессе определенного (типового, построенного по определенному образцу или по схеме ФСП – функционально-семантического представления) взаимодействия с другими людьми.
Говорящая личность, включаясь в коммуникативный обмен, обладает также определенными языковыми характеристиками или языковыми чертами личности, т.е. повторяющимися особенностями вербального поведения такой личности. В процессе вербального поведения языковые черты определенной личности, как на индивидуальном, так и на типовом уровнях, отражают в эксплицитной или имплицитной форме индивидуальную и психотиповую специфику ее «реперных точек», ее «функционально-сигнальную» специфику, и специфику ее языковой и коммуникативной компетенций, а также ее склонность к определенному способу реализации своего вербального поведения, реализующемуся в реальной практике коммуникативного обмена в виде определенных речевых дискурсий.
Речевая дискурсия определенной личности как совокупность конкретных речевых практик может сигнализировать участникам интерактивного взаимодействия не только о тех или иных предпочтениях в выборе определенной личностью типовых коммуникативных (интерактивных) схем, но и о системе личностного тезауруса, диалогической модальности и т.п. Иначе говоря, конкретная речевая дискурсия способна отражать коммуникативные качества человека на уровне особой подструктуры личности, где в качестве единиц, составляющих характеристику этой подструктуры, выступают такие особенности как эгоцентризм, речевая активность, реактивность на реплики партнеров, количественный объем реплик, используемых в типовой фреймовой конфигурации и вызывающих отклик собеседника на уровне «инициативность / лидерство / активность – ведомость / пассивность», количественный объем прерванных реплик, количественный объем коммуникативных рассогласований, частота попыток смены темы на уровне репликовых шагов, ходов и интерактивных цепочек (по причине потери интереса, усталости, некомпетентности и т.д.) и выпаданий как из тематического пространства типовой интерактивной схемы, так и выхода (отключения) из коммуникативного взаимодействия, уровень эмпатии репликовых единиц и т.д.
Очевидно, что сущность конкретной языковой черты говорящей личности можно раскрыть благодаря экспликации коррелятивных отношений между вербальными (дискурсными) признаками и уровнем самой личности. Анализ таких отношений может способствовать выявлению уровня предпочтений в использовании конкретных речевых образцов (конструкций), ориентированных на динамику или статику типового взаимодействия, что находит свое отражение в количественном объеме использованных активных или пассивных грамматических конструкций, конкретных языковых маркеров, отражающих личностную установку в духе психологической школы Д.Н. Узнадзе, языковых единиц с различной сферой (узкой или широкой) референции и т.д. Так, например, выявление факта предпочтения (или зависимости) в использовании глагольных форм со значением «действие – процесс», предикативных единиц номинативным будет свидетельствовать, прежде всего, о таких чертах личности как активность или созерцательность.
Установлено также, что даже в процессе структурирования конкретного дискурсного образования находят проявления определенные языковые черты личности, отражая свою степень (точного, неточного, ограниченного) знания о фактуальной реальности, степень (сильной, слабой) соотнесенности субъекта и предиката в пропозициональных цепочках (ср.: Чейф, 1975), степень достоверности (голословности, фактуальности, обоснованности) передаваемой (или воспринимаемой) информации в коммуникативных актах аргументирования, утверждения и настаивания и т.д.
Интенционально-иллокутивная специфика продуктов речевой дискурсии также вносит свой вклад в раскрытие определенных свойств и черт языковой личности. Например, приверженность партнера по интерактивному общению использовать «жесткие» директивные конструкции (приказы, распоряжения, одергивания, перебивания в императивной форме), прибегать к «жестким» стратегиям в достижении своих коммуникативных замыслов, эксплицитно выражать свое несогласие или балансировать при ответных репликовых шагах на уровне «полусогласия, частичного согласия или частичного несогласия» может свидетельствовать о директивном типе вербального поведения личности (Романов, 1999: 15-18; Морозова, 2000: 11-19), которое свойственно, как отмечают психологи, «объективным экстерналистам», т.е. личностям, чувствительным к воздействию извне и пытающимся изменить внешнюю ситуацию согласно своим внутренним представлениям (см.: Акофф, Эммери, 1974; а также работы: К.А. Абульханова-Славская, А. Адлер, Б.С. Братусь, В.Н. Мясищев, А.Б. Орлов, Э. Фромм, К. Хорни и др. в двухтомном издании «Психология личности», 1999).
Измерение речевого поведения языковой личности через ее отношение к уровням (структурно-формальному, тематическому и иллокутивному или интенциональному) дискурсивных образований любого порядка (высказываний, реплик, текстовых комплексов) дает возможность анализировать не только направленность межличностных отношений между партнерами (ориентация на партнера – на себя персонально – на окружающих – против партнера, но не против людей – против всех – на равенство со всеми – на доминирование – на подчинение) в процессе коммуникативной интеракции (Романов, 1995: 60-66; 1999: 123-126; 2000: 84-88), но и предположить выход на программирование (формирование) суггестивного потенциала такой личности, раскрывающего объем изменений внутренней картины мира, необходимого для соответствующей адаптивности личности с учетом поставленных целей и задач (Романов, 1998: 7-9; Романов, Черепанова, 1999; Романов, Воеводкин, Романова, 1999).
Объем отмеченных изменений образует своеобразную суггестивную парадигму, т.е. такую семантическую систему внутренней картины мира личности, которая определяет количество (число) и сущность физических реалий, значимых для (индивидуума и типа) личности. Механизм таких изменений может иметь естественную природу или же он может быть каузирован, т.е. вызван специально в соответствии с целевым предназначением, при помощи искусственного изменения значимостей семантических элементов психики, как это наблюдается при психокоррективных операциях или «кодировании». Например, у алкоголика или заядлого курильщика искусственно вызывается (каузируется) отмена приоритета доминирующего патологического мотива и назначение (искусственно) приоритета мотивации достижения социально приемлемой цели (ср.: Романов, Воеводкин, Романова, 1999; Романов, Черепанова, 1999).
При этом важно заметить, что функционирование механизма суггестивной парадигмы не исключает участие сознания субъекта, а наоборот, предполагает его участие в этом процессе с возможной коррекцией вводимой информации. При этом наблюдается не просто внешнее (типа гипнотического) воздействие, а постепенная модификация внутренней картины мира. И тогда одни могут летать по воздуху только при помощи специальных аппаратов, а другие и без них, например, в гипнотическом состоянии, или одни верят в существование иных миров и переселение душ реально, а другие – нет.
Правда, первично любой социализированный человек имеет открытую суггестивную парадигму, что подразумевает возможность как постепенного изменения его внутренней картины мира, так и экстренного (ср. в этой связи наблюдения над формированием детской речи в работе: Шахнарович, 1999). И если постепенное изменение осуществляется поэтапно под воздействием внешней среды и является следствием взаимных флуктаций (отклонений) вероятностной среды и адаптивного к ней поведения личности, то второе наблюдается в строго определенных случаях искусственного воздействия. Известные, но достаточно редкие случаи типа «Амалу» и «Камалу», где, по мнению специалистов, не существовало первичной детской социализации или она была нарушена, и импритинг как специфическая форма научения личности был обусловлен не образом человека, а образом животного.
В принципе для большинства людей существует практическая возможность как угодно видоизменять свою суггестивную парадигму и подстраивать под нее в соответствии с задачами и целями свой суггестивный потенциал. Ср. в этой связи возникновение массовых идеологических, политических и военных «психозов» у целых народов или психические модификации, основанные на изменениях картины мира, у целых сообществ, перешагнувших свое историческое развитие, например из системы родоплеменных отношений в систему посткапиталистического развития.
Отсюда можно предположить, что поскольку высшей управляющей системой в живом организме является психика (см.: Матурана, 1995: 98-101), то, искусственно изменяя суггестивную парадигму, можно сформировать суггестивный потенциал личности таким образом, что возникает реальность практического управления не только комплексом верований, убеждений или представлений, но даже и соматическими процессами.
Конкретный механизм изменения самой суггестивной парадигмы может варьироваться каким угодно образом и даже может опираться на элементы психотехник, мифотворчества, шаманства и ведовства. Вот почему описание такого явления как суггестивный потенциал личности предполагает прежде всего разработку целого комплекса проблем, среди которых в первую очередь следует выделить наиболее важные:
1) построение инвариантной (типовой) модели картины мира языковой личности в рамках суггестивной парадигмы;
2) разработку объема (в количественном и качественном измерении) суггестивного потенциала личности с учетом следующих программных уровней: уровень восприятия через сенсорные каналы, уровень половой дифференциации и уровень эмоционального (чувственного) воздействия фонетических структур;
3) выявление механизма взаимодействия и перегруппировки психосемантических элементов, приводящих к изменению суггестивной парадигмы и модификации внутренней картины мира.
Наиболее существенным и значимым в суггестивной парадигме является канал уровня восприятия: каждый человек имеет свой канал чувственного восприятия и хранения информации, и именно через этот канал поступает для него основной поток информации. В основном выделяются зрительный (около 40% людей считают его основным каналом восприятия) и слуховой (около 25% ориентируются на этот канал в получении информации). Важность выделения каналов восприятия заключается в том, что для эффективного использования корректирующей (вводимой) информации между суггестором и адресатом важно задействовать общие для них каналы восприятия. Двум людям, имеющим одинаковый основной канал восприятия информации, взаимодействовать (договориться, убедить, побудить к чему-либо) легче, чем людям, у которых каналы восприятия разные. Здесь важно иметь в виду, что большинство людей, по замечанию психологов, способно воспринимать именно те каналы, которые являются наиболее эффективными при передаче информации конкретным людям. Для определения основного канала чувственного восприятия следует опираться на частотность вербальных ключей, которыми языковая личность маркирует свою речевую деятельность. В практике психотерапии имеется набор типовых вербальных ключей, соотносимых с соответствующим каналом чувственного восприятия.
Уровень половой дихотомии реализуется определенными грамматическими средствами (темп речи, частотность употребления личных местоимений, особенности синтаксических конструкций) и способствует разграничению так называемой «мужской» и «женской» речи. Повышение частотности тех или иных признаков, свойственных для женской или мужской аудитории, способствует более сильному воздействию, если, например, названные признаки поменять на диаметрально противоположные, т.е. для мужской аудитории – женские и наоборот (см.: Романов, Мамаева, 2000: 27-29).
Значимость уровня эмоционального воздействия фонетических структур в рамках суггестивной парадигмы личности показана при анализе функциональных свойств автоматизированной системы «Диатон», в которой представлена программа лингвистической экспертизы текстов внушения (см.: Романов, Черепанова, 1998: 180-196; 1999: 72-87; 99-107). Роль данного уровня возрастает в связи с полученными новыми данными о генетическом материале человека – ДНК. Оказывается, как подчеркивает В.В. Кондрашов, ДНК имеет «свое индивидуальное звучание, которое реагирует на человеческий голос и образные представления человека» (1998: 378). Поэтому гипотеза о том, что в правильно организованной суггестивной ситуации можно «переписывать», перепрограммировать программу ДНК и тем самым управлять наследственным материалом не покажется странной, если обратиться к врачебным наблюдениям.
Так, по данным английского терапевта Т. Уэстона, пациенты со странными именами собственными чаще других страдают разного рода психическими комплексами, а люди, чьи имена начинаются с букв последней трети алфавита в четыре раза больше остальных подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям. Как утверждает Максвел Мальтц, фоносемантическая характеристика речевой дискурсии связана с механизмом «выгравированных в мозгу энграмм», способных подобно записи на магнитной ленте «проигрывать» те или иные эмоциональные состояния, чувства, образы. Причем механизм энграммы интересен тем, что чем чаще воспроизводят какую-нибудь энграмму (например, имя собственное), тем сильнее ее воздействие.
Более того, психологи Экклз и Шерингтон установили, что степень устойчивости отпечатка зависит от эффективности межнейронных связей – синапсов – в нашем мозге. Поэтому положительные или отрицательные представления о себе, связанные напрямую с энграммой, например, имени собственного, проявляются чаще всего в поступках и поведении носителя конкретного имени. Наши собственные настроения, наша реакция на слова и действия, «записанные в виде энграммы» в мозге, активируются всякий раз при их восприятии. В этой связи нельзя не согласиться с мнением французского ученого-гипнолога Л. Шертока (1982: 275) о том, что феномены внушаемости и способность изменения состояния сознания «следует, несомненно, рассматривать как фундаментальные, если мы хотим понять механизмы, управляющие отношениями между людьми и группами».
Таким образом, можно констатировать следующее. Изменение суггестивной парадигмы приводит к модификации (или изменению) внутренней картины мира говорящей личности и на уровне сознания данное явление обычно отражается в системе верований (веры), убежденностей, устойчивых представлений, мнений и т.п. Суггестивная парадигма, в действительности, может существовать вне и помимо сознания и в количественном исчислении определяет сознанию число его реалий. Суггестивная парадигма является «одной из основных формообразующих структур личности» (Смирнов, Безносюк, Журавлев, 1995: 312). Ее сутью является ядро личности в форме образа «Я» во всем многообразии и многомерности отношений с окружающим миром. Специфика данных отношений, как и сами отношения, может меняться естественным путем или искусственно с использованием соответствующих техник и технологий.
Литература
1. Акофф Р., Эммери Ф. О целеустремленных системах. – М., 1974.
2. Кондрашов В.В. Все о гипнозе. – Ростов/Дон, 1998.
3. Матурана У. Биология познания / У. Матурана // Язык и интеллект. – М., 1995. – С. 95-142.
4. Морозова О.Н. Функционально-семантические свойства реплик со значением согласия – несогласия (на материале русского и немецкого языков). Канд. дисс. ... филол. наук. – Тверь: ТвГУ, 2000.
5. Психология личности. Т.1, 2. Хрестоматия. – Самара, 1999.
6. Романов А.А. Говорящий лидер в деловом общении / А.А. Романов // Человек говорящий: Язык, познание, культура. – М.-Тверь, 1995. – С. 56-70.
7. Романов А.А. Конфликтный дискурс политика / А.А. Романов // Политический дискурс в России – 3». Материалы рабочего совещания. – М., 1999. – С. 123-126.
8. Романов А.А. Оценка как способ фиксации конфликтности речевого поведения политика / А.А. Романов // Политический дискурс в России – 4». Материалы рабочего совещания. – М., 2000. – С. 83-89.
9. Романов А.А., Воеводкин Н.Ю., Романова Л.А. Дискурс как иерархия целевых программ изменения суггестором личностных установок реципиента: Опыт психотерапевтической коммуникации / А.А. Романов, Н.Ю. Воеводкин, Л.А. Романова // Динамический дискурс в познавательном и педагогическом процессах. – Липецк, 1999. – С. 39-49.
10. Романов А.А, Мамаева О.С. Роль андрогинного фактора в организации диалогического общения / А.А. Романов, О.С. Мамаева // Андрогинность дискурса. Материалы рабочего совещания. – М., 2000. – С. 31-34.
11. Романов А.А., Черепанова И.Ю. Языковая суггестия в предвыборной коммуникации. – Тверь, 1998.
12. Романов А.А., Черепанова И.Ю. Суггестивный дискурс в библиотерапии. – Тверь, 1999.
13. Смирнов И., Безносюк Е., Журавлев А. Психотехнологии. – М., 1995.
14. Чейф У.Л. Значение и структура языка. – М., 1975.
15. Шахнарович А.М. Детская речь в зеркале психолингвистики. – М., 1999.
16. Шерток Л. Неопознанное в психике человека. – М., 1982.
(0,4 п.л.)